Дынко все еще верил, когда пронеслась вторая волна, и почти сразу, третья, более густая, одним сверкающим укусом все-таки его зацепив. В груди хлюпало, коса пропорола ее, пожалуй, слишком глубоко, но позади его воины, большинство из которых всего лишь мальчишки да мирные жители, пусть и готовые умирать за родных.
Все еще верил, когда по неудержимому вою из центра, к которому непроизвольно присоединился, понял, что это вожак… что его больше нет.
Это подкосило больше, чем лезвие. Но сзади воины… и не только. Сзади Звериная земля, светлая столица Сантания и полный ласковой неги цветущий луг, посреди которого обосновалась яркая королевская лилия.
Потом было не до веры. Он кромсал попавшуюся под клыки плоть и зверел от крови и ярости. Последнее осознанное решение было пробраться сквозь заслон воинов к магам, которые продолжали пускать волны кос. Их остановить было важнее, и Дынко уворачивался от кинжалов и протискивался, лез среди тел прямо к цели, попутно прихватывая за горло очередного неудачно подвернувшегося дива.
Он ни о чем не думал, полностью отдавшись зверю, окруженному алом мороком, когда небо с грохотом вспыхнуло, ослепив его и всех окружающих. Бок дива под зубами ощутимо дернулся и кинжалы перед носом почему-то опустились мимо его плеча.
Все замерло, Дынко упрямо стискивал клыки и отпустил, только когда прямо перед носом в воздухе соткалась прозрачная красноватая рыба, соткалась и заколыхалась лениво на ветру… Сзади уже взрывалась война восторженного воя и див, сквозь рыбу расплывчатый и неопасный, держась за бок, отступал.
Звериная земля… Дынко свалился, глухо рыча от боли и замер в траве, щедро обагренной кровью. В глазах плыл туман и окружившие его цветные фигуры казались живыми. В основном это были звери, но он почему-то искал среди них другую, одну-единственную, розоватую, с еле заметным глянцем. И не находил. Вокруг потемнело и Дынко, закрывая глаза, надеялся, что догонит Радима по дороге к предкам. Вдвоем-то веселее…
Уйти далеко ему не дали. Дынко очнулся, чувствуя, что его волоком тащат по земле и хотел огрызнуться, рявкнуть погромче, потребовать оставить его в покое, но не смог — сил не было.
Встать Дынко сумел только в день, когда возвращался Вожак и встал только потому, что не мог его не встретить. Крепко зафиксированная рука ныла, ноги подкашивались, но Дынко шел до самого замка и успел до того, как подъехал экипаж.
Радим улыбался с отсутствующим видом, было видно, улыбался только потому, что так было нужно. Не считая Дарьки, Вожака спасли, как ни странно, горные. Кроме кос, персонально по нему был открыт шквал арбалетных выстрелов и когда Вожака свалило, именно горные окружили его и оттащили назад, не давая добить — косы и арбалетные болты от их брони отскакивали, как будто их обстреливали безобидными орешками.
Радима сразу увели в замок, оставив на пороге одну только Дарьку, бледную и такую же рассеянную. Одна рука у нее была забинтована и Дарька морщилась каждый раз, когда ею двигала. Людские раны, как ни жаль, заживают не так быстро, как звериные.
На стоявшую рядом со Славом сияющую Власту Дынко старался не смотреть.
Сейчас он смотрел на Дарену, смотрел, почти преклоняясь, смотрел, как почти весь звериный народ, с признательностью за полученное ее усилиями право считаться божьими детьми. Сейчас, в момент спасения Звериной земли, сама того не сознавая, она была почти божеством. Однако это не помешало ему проследить, как Власта, оглядываясь на Слава и смеясь, говорит Дарене:
— Видишь? Я послушалась твоего совета.
И Дынко опять помрачнел. Вот кто, оказывается, снова влез в такой прекрасно устроенный и защищенный его усилиями гарнизон. В тихое спокойствие убежденного в своей единственно возможной правоте Дынко.
Ему даже удалось подкараулить ее в замке, без свидетелей, и попытался поговорить. Понятно, без результата — Дарька почти шипела, растеряв всю привезенную дружелюбность и быстро от него ушла.
Два дня Дынко отлеживался, а вокруг кружил праздник. Безудержное веселье, отмечая которое жители замка и Сантании забросили все дела, кроме самых первостепенных. Представления, карусели и танцы длились чуть ли не круглосуточно, лекари и их помощницы, делавшие перевязки, сияли, как полуденное солнце и вовсю делились с ранеными своими восторгами от торжеств, наполнивших столицу. Впрочем, раненые и сами не прочь были посетить чудный праздник и выздоравливали с рекордными скоростями.
Возле кровати Дынко поселился зеленый невиданный зверь вроде кабана, но с хвостом ящерицы и с костяным гребнем на спине. Стоило открыть глаза, как зверь с готовностью подплывал ближе, почти прижимаясь, и как будто требовал угощения.
— Чего привязался? Отстань! — недовольно бурчал Дынко.
Потом причин валяться больше не осталось и в течении двух дней Дынко пытался найти себе хоть какое-то занятие, но совет и старейшины и сами-то не особо желали заниматься делами, а расслабились и отдыхали вместе со всеми. Единственное, что было по-прежнему — патруль, но там все давно работало по накатанной и в присмотре патрулирующие не нуждались.
Тогда он поймал себя на том, что преследует Власту. Ездит в город, ошиваясь в самых людных местах и высматривает среди толпы знакомую фигурку. И находит… всегда в обществе Слава. Это из-за болезни такая муть в голове, угрюмо думал Дынко и как привязанный ходил за ними следом. Спать мог спокойно только убедившись, что Власта дома.
А когда в один вечер вместо того, чтобы уехать домой она отправилась в дом Слава, Дынко до крови прокусил собственную руку, пытаясь сдержать желание зайти в дом следом и призвать их к приличному поведению. И хотя он знал, что в доме находятся мать и сестра Слава, значит, ничего предосудительного быть не может, он также хорошо знал себя — его бы такие мелкие препятствия не остановили.